«Тверь старинная». История тверичанина Бори Павлова, в 14 лет награждённого Георгиевским крестом
Родом из Твери!
Изучая историю Белой гвардии в России и читая воспоминания участников Гражданской войны 1918-1922 года, натолкнулся на книгу-воспоминания «Первые четырнадцать лет» Бориса Павлова (литературный псевдоним – Борис Пылин), который родился в Твери в 1906 году. Он родом из дворян Тверской губернии, сын преподавателя гимназии в нашем городе.
Изучая историю Белой гвардии в России и читая воспоминания участников Гражданской войны 1918-1922 года, натолкнулся на книгу-воспоминания «Первые четырнадцать лет» Бориса Павлова (литературный псевдоним – Борис Пылин), который родился в Твери в 1906 году. Он родом из дворян Тверской губернии, сын преподавателя гимназии в нашем городе.
Борис Арсеньевич вспоминает:
«Наша семья, в которой я начал свою жизнь, была типично русской семьёй того времени, со всеми ей присущими положительными и отрицательными свойствами.
В молодости отец мой отдал дань увлечению крайними революционными течениями. В 1905 году он был даже арестован, но, так как за ним больших преступлений не оказалось, он был вскоре выпущен на свободу.
У нас в семье любили рассказывать, как мою старшую сестру, которой тогда было три года, научили петь «Марсельезу». Когда приходили гости, её ставили на стол рядом с самоваром и она исполняла эту песню под громкие аплодисменты слушателей.
Со временем мой отец, как видно, поправел, и на моей памяти он уже был умеренно-либерально настроенным человеком.
«Наша семья, в которой я начал свою жизнь, была типично русской семьёй того времени, со всеми ей присущими положительными и отрицательными свойствами.
В молодости отец мой отдал дань увлечению крайними революционными течениями. В 1905 году он был даже арестован, но, так как за ним больших преступлений не оказалось, он был вскоре выпущен на свободу.
У нас в семье любили рассказывать, как мою старшую сестру, которой тогда было три года, научили петь «Марсельезу». Когда приходили гости, её ставили на стол рядом с самоваром и она исполняла эту песню под громкие аплодисменты слушателей.
Со временем мой отец, как видно, поправел, и на моей памяти он уже был умеренно-либерально настроенным человеком.
В 1905 году меня ещё не было на свете. Моя сознательная жизнь начинается немного позднее, я родился в 1906 году.
Помню первый аэроплан, мною виденный. Это было в 1910 или 1911 году, мы жили тогда в Твери. На огороженном большом поле, приспособленном, наверно, для скачек (чтобы попасть туда, надо было покупать билеты), с шумом и треском первый раз в этом городе поднялся аэроплан. На небольшой высоте, так что пилот был хорошо виден, аэроплан сделал два или три круговых залёта и потом спустился. Пришедшая в восторг публика кричала, махала платками, чтобы лучше видеть, лезла на скамейки. Мы потом еще долго сидели, ожидая, что, может быть, аэроплан полетит ещё раз, но он не полетел. На этом представление кончилось, и за это тогда платили деньги!»
«В 1914 году наша семья вместе со всей русской интеллигенцией пережила подъём небывалого патриотизма. Отец, уже не такой молодой, даже порывался идти на фронт добровольцем. И только уговоры и мольбы матери (уже наполовину больной) убедили его этого не делать. Он как служащий Министерства народного просвещения воинской повинности не подлежал.
Мы очень переживали наши военные неудачи и очень радовались нашим редким победам. Посылали на фронт посылки, писали письма солдатам, сестра и мама вязали тёплые чулки и варежки. Картина, типичная для того времени».
Кадет 2-го Московского кадетского корпуса. В Вооружённых силах Юга России и Русской Армии с осени 1919 года (поступил в Ливнах), доброволец Алексеевского полка, разведчик.
Ему не было и 14 лет, когда он стал воином, самым юным, в партизанском полку генерала Алексеева, в котором служила большей частью молодёжь, даже ветеранам было чуть за 20, недаром цветами своего полка алексеевцы выбрали белый и голубой – цвета юности и чистоты.
Борис рассказывает:
«Моё задание состояло в том, чтобы выяснить какие части занимают Ростов и по возможности их численность, где находятся штабы этих частей, много ли у них артиллерии и где она расположена (как раз в это время большевики усиленно обстреливали Батайск), сколько там бронепоездов, их названия, вооружение и т.д. Начальник разведки Добровольческого корпуса снабдил меня письмом, в котором отдавалось распоряжение, чтобы наши части, занимавшие передовые позиции в Батайске, оказали мне содействие при переходе фронта. Он также снабдил меня в достаточном количестве советскими деньгами, совершенно новыми, ещё не разрезанными, в больших листах. У него осталась жена в Ростове, и он очень просил меня зайти к ней и сообщить, что он жив и здоров.
Я решил идти, выдавая себя за крестьянского мальчишку-подводчика, бросившего своих лошадей и возвращающегося домой. В то время это было частым явлением. У воюющих сторон не хватало своих перевозочных средств; в связи с этим появилась новая повинность, которая тяжёлым бременем легла на крестьянство.
Обыкновенно староста села по очереди назначал требуемое белыми или красными число подвод; часто же, и без старосты и без очереди, крестьянина заставляли запрягать лошадей и везти куда прикажут. Считалось, что эти подводы должны везти только до следующего большого селения, где их должны сменить другие. Но это не всегда соблюдалось, в особенности при отступлении, когда все правила нарушались. Иногда подводчику приходилось уходить со своими лошадьми за сотни верст от своего села. Некоторые подводчики этого не выдерживали и, бросая лошадей, пешком уходили домой. Но бывали и другие.
В нашем полку, например, были подводчики из Орловской губернии, которые с нами отступали до Новороссийска, и были среди них даже такие, которые настолько привыкли и сроднились с полком, что в Новороссийске при посадке на пароход бросили лошадей и вместе с нами поехали в Крым.
В полку от моей затеи идти в Ростов разведчиком были не в восторге, особенно возмущался командир полка. Он был вне себя, что я все это сделал без его ведома, но запретить мне идти не мог, т.к. это уже было одобрено генералом Кутеповым…
Наконец, <…> отправился на разведку в Ростов. Бродил там три дня, возвращаясь в Гниловскую спать. Побывал на вокзале, видел там ещё бронепоезда, обошёл окраины города в сторону Батайска. Старался запомнить виденную мной артиллерию и занимаемую ею позиции. Артиллерии было много. Относительно количества войск было сложнее: прикинуть на глаз трудно, а расспрашивать опасно.
К жене офицера из штаба Кутепова я так и не попал. Потом, не желая его огорчать, я соврал, что был у неё, но не застал дома.
Вечером после моего третьего похода в Ростов, хозяйка мне рассказала, что старший из красноармейцев расспрашивал её обо мне и что она боится, что кто-нибудь из соседей разболтал ему что-нибудь про меня. Решил, что надо на следующее утро уходить обратно в Батайск. Имей я возможность остаться там дольше, конечно, я мог бы раздобыть больше сведений, но и то немногое, что я узнал, как мне кажется, представляло уже кой-какой интерес. Рано, ещё в темноте, казачки меня накормили, поплакали, благословили и на рассвете холодного утра хозяйская дочка и Ася пошли провожать меня на берег Дона».
За это Борис Павлов в 14 лет был награжден Георгиевским крестом IV степени самим Кутеповым.
Затем как малолетний отправлен в сентября 1920 года в сводно-кадетскую роту при Константиновском военном училище в Феодосию, затем в Феодосийский кадетский интернат при Крымском кадетском корпусе, в составе которого 13 ноября 1920 эвакуировался из Крыма в Турцию.
Помню первый аэроплан, мною виденный. Это было в 1910 или 1911 году, мы жили тогда в Твери. На огороженном большом поле, приспособленном, наверно, для скачек (чтобы попасть туда, надо было покупать билеты), с шумом и треском первый раз в этом городе поднялся аэроплан. На небольшой высоте, так что пилот был хорошо виден, аэроплан сделал два или три круговых залёта и потом спустился. Пришедшая в восторг публика кричала, махала платками, чтобы лучше видеть, лезла на скамейки. Мы потом еще долго сидели, ожидая, что, может быть, аэроплан полетит ещё раз, но он не полетел. На этом представление кончилось, и за это тогда платили деньги!»
«В 1914 году наша семья вместе со всей русской интеллигенцией пережила подъём небывалого патриотизма. Отец, уже не такой молодой, даже порывался идти на фронт добровольцем. И только уговоры и мольбы матери (уже наполовину больной) убедили его этого не делать. Он как служащий Министерства народного просвещения воинской повинности не подлежал.
Мы очень переживали наши военные неудачи и очень радовались нашим редким победам. Посылали на фронт посылки, писали письма солдатам, сестра и мама вязали тёплые чулки и варежки. Картина, типичная для того времени».
Кадет 2-го Московского кадетского корпуса. В Вооружённых силах Юга России и Русской Армии с осени 1919 года (поступил в Ливнах), доброволец Алексеевского полка, разведчик.
Ему не было и 14 лет, когда он стал воином, самым юным, в партизанском полку генерала Алексеева, в котором служила большей частью молодёжь, даже ветеранам было чуть за 20, недаром цветами своего полка алексеевцы выбрали белый и голубой – цвета юности и чистоты.
Борис рассказывает:
«Моё задание состояло в том, чтобы выяснить какие части занимают Ростов и по возможности их численность, где находятся штабы этих частей, много ли у них артиллерии и где она расположена (как раз в это время большевики усиленно обстреливали Батайск), сколько там бронепоездов, их названия, вооружение и т.д. Начальник разведки Добровольческого корпуса снабдил меня письмом, в котором отдавалось распоряжение, чтобы наши части, занимавшие передовые позиции в Батайске, оказали мне содействие при переходе фронта. Он также снабдил меня в достаточном количестве советскими деньгами, совершенно новыми, ещё не разрезанными, в больших листах. У него осталась жена в Ростове, и он очень просил меня зайти к ней и сообщить, что он жив и здоров.
Я решил идти, выдавая себя за крестьянского мальчишку-подводчика, бросившего своих лошадей и возвращающегося домой. В то время это было частым явлением. У воюющих сторон не хватало своих перевозочных средств; в связи с этим появилась новая повинность, которая тяжёлым бременем легла на крестьянство.
Обыкновенно староста села по очереди назначал требуемое белыми или красными число подвод; часто же, и без старосты и без очереди, крестьянина заставляли запрягать лошадей и везти куда прикажут. Считалось, что эти подводы должны везти только до следующего большого селения, где их должны сменить другие. Но это не всегда соблюдалось, в особенности при отступлении, когда все правила нарушались. Иногда подводчику приходилось уходить со своими лошадьми за сотни верст от своего села. Некоторые подводчики этого не выдерживали и, бросая лошадей, пешком уходили домой. Но бывали и другие.
В нашем полку, например, были подводчики из Орловской губернии, которые с нами отступали до Новороссийска, и были среди них даже такие, которые настолько привыкли и сроднились с полком, что в Новороссийске при посадке на пароход бросили лошадей и вместе с нами поехали в Крым.
В полку от моей затеи идти в Ростов разведчиком были не в восторге, особенно возмущался командир полка. Он был вне себя, что я все это сделал без его ведома, но запретить мне идти не мог, т.к. это уже было одобрено генералом Кутеповым…
Наконец, <…> отправился на разведку в Ростов. Бродил там три дня, возвращаясь в Гниловскую спать. Побывал на вокзале, видел там ещё бронепоезда, обошёл окраины города в сторону Батайска. Старался запомнить виденную мной артиллерию и занимаемую ею позиции. Артиллерии было много. Относительно количества войск было сложнее: прикинуть на глаз трудно, а расспрашивать опасно.
К жене офицера из штаба Кутепова я так и не попал. Потом, не желая его огорчать, я соврал, что был у неё, но не застал дома.
Вечером после моего третьего похода в Ростов, хозяйка мне рассказала, что старший из красноармейцев расспрашивал её обо мне и что она боится, что кто-нибудь из соседей разболтал ему что-нибудь про меня. Решил, что надо на следующее утро уходить обратно в Батайск. Имей я возможность остаться там дольше, конечно, я мог бы раздобыть больше сведений, но и то немногое, что я узнал, как мне кажется, представляло уже кой-какой интерес. Рано, ещё в темноте, казачки меня накормили, поплакали, благословили и на рассвете холодного утра хозяйская дочка и Ася пошли провожать меня на берег Дона».
За это Борис Павлов в 14 лет был награжден Георгиевским крестом IV степени самим Кутеповым.
Затем как малолетний отправлен в сентября 1920 года в сводно-кадетскую роту при Константиновском военном училище в Феодосию, затем в Феодосийский кадетский интернат при Крымском кадетском корпусе, в составе которого 13 ноября 1920 эвакуировался из Крыма в Турцию.
Арсений Павлов
В эмиграции с корпусом с декабря 1920 в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев. Окончил Крымский кадетский корпус в Белой Церкви в составе VI выпуска 8 класса 1925-1926 учебного года. Член НТСНП [Национально-Трудовой Союз Нового Поколения (февраль 1936 – ноябрь 1942 года) — Национально-Трудовой Союз (российских солидаристов) (ноябрь 1942 – июль 1957 года), с 7 июля 1957 года — Народно-Трудовой Союз (российских солидаристов)] (начало 30-х – 50-е годы).
Последние Георгиевские кавалеры в Крымском кадетском корпусе. Кадеты: Левин, Писарев, Котляревский, Якимович, Цикаловский, Павлов, Слюсарев
Играл в любительском русском театре. Окончил университет в Любляне (1940) со званием горного инженера. С 1940 по 1944 год — инженер на руднике Трбовле (Словения), в 1944 и 1945 годах строил подземные бомбоубежища в Германии и Австрии. С 1945 по 1948 год — в Западной Германии, был ассистентом по минералогии и геологии в международном университете UNRRA в Мюнхене (1946-1948).
С 1948 года Борис Павлов в США, поселился с семьёй в Калифорнии, первое время работал уборщиком (1948-1949) в Сан-Франциско. С 1950 года жил с семьёй в Монтерее. 22 года работал в компании Judson Steel Corporation в Эмеривилле (Калифорния). Автор статей, опубликованных в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк), журналах «Часовой» (Брюссель), «Военная Быль» (Париж), «Перекличка» (Нью-Йорк) и воспоминаний. Кроме русского и английского, владел словенским, сербским и немецким языками. Состоял членом РАГ [Русская Академическая Группа] в США, Кадетского Объединения в Сан-Франциско. С конца 60-х годов несколько раз посещал родину. В 1993 как один из последних белых воинов и Георгиевских кавалеров дал большое интервью съёмочной группе Российского ТВ.
Родственники: вдова (урождённая Билимович) Татьяна Александровна (1907 – 19 декабря 1996, Монтерей) — дочь профессора Александра Билимовича; дети: Ольга (1940 года рождения, в браке Матич), Михаил (1947 года рождения); остались в Советской России – сёстры Татьяна, Софья; брат Леонид. Похоронен на кладбище в Монтерее.
Вот, что вспоминает об отце его дочь Ольга Матич:
«В 1987 году на его восьмидесятилетие я организовала поездку в Торжок, который он в последний раз видел в начале 1919 года. Хотя время было уже перестроечное, город был закрыт для иностранных туристов – и нам пришлось получать специальное разрешение. Нас сопровождала экскурсовод из Интуриста – без неё въезд в Торжок был запрещён.
У меня создалось впечатление, что мы были едва ли не первыми иностранцами в Торжке. Накануне, в Твери, где мы остановились, и где отец родился, за соседним столом в ресторане сидели люди, обсуждавшие приезд белых эмигрантов в Торжок. Совпадение меня насторожило, но потом выяснилось, что это киношники, приехавшие снимать фильм. На следующий день в Торжке я их видела с камерами – из таких случайностей и состоит память: мы чаще всего запоминаем именно их, потому что они нарушают обыденность, которая запоминается плохо.
С 1948 года Борис Павлов в США, поселился с семьёй в Калифорнии, первое время работал уборщиком (1948-1949) в Сан-Франциско. С 1950 года жил с семьёй в Монтерее. 22 года работал в компании Judson Steel Corporation в Эмеривилле (Калифорния). Автор статей, опубликованных в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк), журналах «Часовой» (Брюссель), «Военная Быль» (Париж), «Перекличка» (Нью-Йорк) и воспоминаний. Кроме русского и английского, владел словенским, сербским и немецким языками. Состоял членом РАГ [Русская Академическая Группа] в США, Кадетского Объединения в Сан-Франциско. С конца 60-х годов несколько раз посещал родину. В 1993 как один из последних белых воинов и Георгиевских кавалеров дал большое интервью съёмочной группе Российского ТВ.
Родственники: вдова (урождённая Билимович) Татьяна Александровна (1907 – 19 декабря 1996, Монтерей) — дочь профессора Александра Билимовича; дети: Ольга (1940 года рождения, в браке Матич), Михаил (1947 года рождения); остались в Советской России – сёстры Татьяна, Софья; брат Леонид. Похоронен на кладбище в Монтерее.
Вот, что вспоминает об отце его дочь Ольга Матич:
«В 1987 году на его восьмидесятилетие я организовала поездку в Торжок, который он в последний раз видел в начале 1919 года. Хотя время было уже перестроечное, город был закрыт для иностранных туристов – и нам пришлось получать специальное разрешение. Нас сопровождала экскурсовод из Интуриста – без неё въезд в Торжок был запрещён.
У меня создалось впечатление, что мы были едва ли не первыми иностранцами в Торжке. Накануне, в Твери, где мы остановились, и где отец родился, за соседним столом в ресторане сидели люди, обсуждавшие приезд белых эмигрантов в Торжок. Совпадение меня насторожило, но потом выяснилось, что это киношники, приехавшие снимать фильм. На следующий день в Торжке я их видела с камерами – из таких случайностей и состоит память: мы чаще всего запоминаем именно их, потому что они нарушают обыденность, которая запоминается плохо.
Члены НТС. Любляна. Второй ряд: Павлов, ?, Деланиан, Асеев, Шульгина, Слабов, Барский, Гуаданини, Асеев, ?, ?. Первый ряд: ?, Шульгин, Барский, Катагощин, 1930-е годы
Торжок оказался и в самом деле очень красивым городом. Папа радовался, что мы с братом, который ездил с нами, оценили его живописность и сохранившиеся приметы старины. Хотя отец не был в Торжке почти 70 лет, он его хорошо помнил и водил нас по нему, как настоящий экскурсовод. Над городом возвышалась деревянная Вознесенская церковь XVII-XVIII веков. В Борисоглебском монастыре, основанном в XI веке, по-прежнему стояли тюремные вышки – в 1925 году монастырь стал тюрьмой строгого режима и просуществовал в этом качестве около 50 лет.
Папа же помнил его действующим монастырем – по праздникам он приходил в него с бабушкой. На набережной Тверцы он узнал дом, до революции принадлежавший купцам Пылиным, родственникам по материнской линии. В списке жильцов действительно обнаружилась фамилия Пылин, и после долгих уговоров папа согласился постучаться в указанную там квартиру. Как единственный член семьи, который эмигрировал, он боялся своим появлением создать родственникам неприятности.
Папа же помнил его действующим монастырем – по праздникам он приходил в него с бабушкой. На набережной Тверцы он узнал дом, до революции принадлежавший купцам Пылиным, родственникам по материнской линии. В списке жильцов действительно обнаружилась фамилия Пылин, и после долгих уговоров папа согласился постучаться в указанную там квартиру. Как единственный член семьи, который эмигрировал, он боялся своим появлением создать родственникам неприятности.
В той квартире жила старая женщина из рода Пылиных. Можно себе представить, как её удивил – а может быть, и испугал – этот неожиданный визит. Она дала нам адрес папиной племянницы Людмилы, дочери его младшей сестры Сони, которую отец в детстве очень любил. Дверь открыла жгучая брюнетка лет пятидесяти. Это и была Людмила. Она буквально онемела, услышав, что перед ней стоит её родной дядя, приехавший с детьми из Америки.
Быстро оправившись, Людмила пригласила нас войти и стала называть папу «дядей Борей» (это при сопровождавшем нас гиде из «Интуриста»). Она рассказала, что её мать умерла 2 годами ранее, и что она с большой нежностью вспоминала о брате. После войны она даже пыталась найти его через «Красный Крест». Папа, однако, своей семьи не разыскивал, хотя после 1956 года мог попытаться это сделать. Как многие старые эмигранты, он боялся скомпрометировать родственников.
Быстро оправившись, Людмила пригласила нас войти и стала называть папу «дядей Борей» (это при сопровождавшем нас гиде из «Интуриста»). Она рассказала, что её мать умерла 2 годами ранее, и что она с большой нежностью вспоминала о брате. После войны она даже пыталась найти его через «Красный Крест». Папа, однако, своей семьи не разыскивал, хотя после 1956 года мог попытаться это сделать. Как многие старые эмигранты, он боялся скомпрометировать родственников.
За то короткое время, что мы провели у Людмилы, она рассказала нам историю папиных сестёр и брата, в которой были предсказуемые лакуны. Например, она ничего не знала о том, что старшая сестра и младший брат с мачехой в конце Гражданской войны были во врангелевском Крыму, где папа, уже состоя в Добровольческой армии, с ними общался.
О том, что дед женился второй раз, Люда услышала впервые – несмотря на то что её мать, конечно, это знала. На вопросы папы о судьбе его отца у неё не было ответа, скорее всего, потому, что какие-то куски семейной памяти подверглись забвению в сталинскую эпоху. В письмах отцу в 1920-е годы сестра писала, что отец умер, и что семья получила его вещи «оттуда», где он жил.
Папа думал, что его расстреляли большевики, но я, к сожалению, не удосужилась вовремя спросить, почему он пришёл к такому заключению. Можно было задать нужные вопросы, но время ушло. Сознание запоздалости является лейтмотивом моей книги.
О том, что дед женился второй раз, Люда услышала впервые – несмотря на то что её мать, конечно, это знала. На вопросы папы о судьбе его отца у неё не было ответа, скорее всего, потому, что какие-то куски семейной памяти подверглись забвению в сталинскую эпоху. В письмах отцу в 1920-е годы сестра писала, что отец умер, и что семья получила его вещи «оттуда», где он жил.
Папа думал, что его расстреляли большевики, но я, к сожалению, не удосужилась вовремя спросить, почему он пришёл к такому заключению. Можно было задать нужные вопросы, но время ушло. Сознание запоздалости является лейтмотивом моей книги.
Разумеется, важнее всего было то, что папа восстановил связь с семьёй после такого долгого перерыва. Он стал помогать Людмиле, и я несколько раз виделась с ней в Москве, чтобы купить продукты, которые она везла к себе в Торжок. Первая наша московская встреча совпала с шахтёрскими забастовками 1991 года. После долгих уговоров Люда согласилась пойти со мной на демонстрацию в поддержку Ельцина, невзирая на свою к нему неприязнь: её возмутило, что он публично отказался от партийного билета.
Сама Люда в КПСС не состояла, но её мать и муж были членами партии; когда я спросила у папы, не расстроен ли он тем, что Соня оказалась партийной, он ответил: «Видимо, пришлось». Уже после смерти папы вместе с московскими друзьями Витей Живовым и его женой Машей Поливановой я навещала Люду в Торжке…»
Источник: Борис Павлов «Первые четырнадцать лет: Посвящается памяти алексеевцев», Ольга Матич «Записки русской американки».
https://tverigrad.ru/publication/tver-starinnaja-istorija-tverichanin-bori-pavlova-v-14-let-nagrazhdjonnogo-gergievskim-krestom/
Сама Люда в КПСС не состояла, но её мать и муж были членами партии; когда я спросила у папы, не расстроен ли он тем, что Соня оказалась партийной, он ответил: «Видимо, пришлось». Уже после смерти папы вместе с московскими друзьями Витей Живовым и его женой Машей Поливановой я навещала Люду в Торжке…»
Источник: Борис Павлов «Первые четырнадцать лет: Посвящается памяти алексеевцев», Ольга Матич «Записки русской американки».
https://tverigrad.ru/publication/tver-starinnaja-istorija-tverichanin-bori-pavlova-v-14-let-nagrazhdjonnogo-gergievskim-krestom/
GENEALOGYRUS.RU
ПРОШЛОЕ - РЯДОМ!
Найдём информацию о ваших предках!
Услуги составления родословной, генеалогического древа.
ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ на нашем сайте:
www.genealogyrus.ru/zakazat-issledovanie-rodoslovnoj
ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ в нашей группе ВК:
https://vk.com/app5619682_-66437473
https://www.genealogyrus.ru
https://генеалогия.online
Найдём информацию о ваших предках!
Услуги составления родословной, генеалогического древа.
ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ на нашем сайте:
www.genealogyrus.ru/zakazat-issledovanie-rodoslovnoj
ЗАКАЗ РОДОСЛОВНОЙ в нашей группе ВК:
https://vk.com/app5619682_-66437473
https://www.genealogyrus.ru
https://генеалогия.online
