Поручик Мяо и корнет Ахмади. Почему за 100 лет размылась белая эмиграция?
Старый, с трясущейся головой человек разбирает на столе бумаги. «Это был мой прадед, — показывает он документы с царским орлом. — Заместитель министра путей сообщения Российской империи». Педру (он просит называть его Пётр) родился уже в Бразилии, в Рио-де-Жанейро. По-русски говорит неважно, то и дело сбивается на португальский. «Бабушка меня учила, велела общаться только на русском. Мои дети языка не знают, но носят русские имена». Кофе нам приносит мулатка Марфа (!) Петровна — Педру женился на темнокожей женщине. «Скучаю, сударь, — произносит он с акцентом. — Кровь-то не обманешь. Бабушке снега снились, рассказывала про Петербург, так и не увидела, в 80-м году умерла».
После 1917 г. из России бежали от 2 до 5 миллионов человек — дворяне, купцы, казаки и обычные крестьяне, воевавшие в отрядах белой гвардии. Однако в мире не сохранилось «русских кварталов», а потомки белогвардейцев в большинстве забыли великий и могучий. Отчего же так вышло?
Князья-грузчики
«Это наша вина, — сокрушается очевидец революции, живущий в Лихтенштейне барон Эдуард Фальц-Фейн (по матери — из дворянского рода Епанчиных), в 1917 г. ему исполнилось пять лет. — Сначала дворяне ужасно тосковали по России, потом началась чёрная депрессия, надо было зарабатывать на еду, к физическому труду никто не привык. Вчерашние графы и князья работали шофёрами такси, разгружали корабли в доках, носили чемоданы в отелях. Появилось отторжение — вот если Россия так с нами, мы не будем считать себя русскими. Моя дочь удивлялась — зачем мне твой язык, папа? Я говорю — ты русская, девочка, нужно знать свои корни: „И к чему? Мы же в Советский Союз никогда не поедем“. Теперь я страшно жалею, что не настоял».
После Второй мировой сотни тысяч белоэмигрантов перебрались ещё дальше — в Америку, Канаду и Австралию. Там была забота, чтобы хлеба кусок найти, а не сохранять культуру.
Антон Деникин с дочерью Мариной на пороге своего дома в предместье Парижа, коммуна Севр, 1933 год.
Неподалёку от знаменитой улицы Дарю в Париже, где расположен собор Александра Невского, имеются несколько русских кафе и русская консерватория, учреждённая в 1923 г. «Перед Первой мировой войной по воскресеньям в соборе собиралось на молебны столько народу, что вообще яблоку упасть негде, — рассказывает ректор консерватории, 86-летний Пётр Шереметев. — Всюду поклоны, „сударь“, „сударыня“, „благоволите“, „милости просим“. Куда всё это исчезло? Когда в белой диаспоре окончательно поняли, что власть большевиков пришла в Россию надолго и дома не ждут, стали жениться на француженках, переходили в католичество — так проще было. Многих обуяло разочарование. Отселялись, дабы не общаться друг с другом. А когда человек один живёт, его дети стопроцентно забудут язык и культуру». Между тем во время нацистской оккупации Франции белый генерал Антон Деникин наотрез отказался сотрудничать с гитлеровской администрацией, а также на свои деньги послал в СССР вагон медикаментов для Красной армии. Сталин велел дар принять, но не благодарить.
Матрёшки у китайцев
В сербском городе Сремски-Карловци я нашёл дом, где с 1922 по 1927 г. жил барон Пётр Врангель, — на соседних улицах поселились тысячи белогвардейцев, бежавших вместе с ним из Крыма. Теперь там остались единицы их потомков. «Мой дед — донской казак, — рассказывает местный житель Сергей Шутов, неплохо (но с сильным акцентом) изъясняющийся на русском. — Он открыл ресторан, устроился в жизни. А дворяне не сумели. Офицеры вербовались наёмниками — на переворот в Албании, в Африку, в Азию. Пили просто по-чёрному, как рассказывал дед, и пели русские песни. Некоторые вернулись в Россию — пусть расстреливают, зато на Родине. Больше дед о них не слышал».