«Мы, бывало, грести сено ездили почти всей семьей. Ездили по железной дороге. Приедем, бывало, и идем на стан — это был такой бугор на покосе, где под старой березой и черемухой всегда разводился костер и устраивался балаган. Закусим, попьем чаю и, как только спадет роса, приступаем к делу. Папа, бывало, скажет: «Да, работенки-то, пожалуй, многонько, но, я думаю, что с такими орлами (это он о нас) сделаем». — «Конечно, сделаем», — отвечали мы, «орлы». Кстати, я в жизни оказался не орлом, а простым серым воробьем.
За работу принимались рьяно, и папе приходилось, чтобы мы скоро не выдохлись, направлять, настраивать нас на ровный темп работы. Сначала мы считали, кто сколько сгреб рядов, но потом всю эту статистику ни к чему прекращали и работали энергично, со смехом и шутками. За полчаса до обеда мама уходила на стан варить картошку и т.п. Сообщение о том, что обед готов, принималось восторженно. Обед всегда казался чрезвычайно вкусным. Ели помногу, хвалили пищу и обязательно вспоминали поговорку, что «в поле и жук — мясо». После обеда полагался час отдыха и сна. После сна за работу принимались вяло, и папа, смеясь, говорил маме: «Это ты виновата: не надо было так кормить, потому что сытое брюхо к работе глухо». Однако постепенно мы набирали надлежащие темпы и работали с увлечением.
На другой день болели мускулы рук, но папа говорил, что это очень хорошо, что это свидетельствует о развитии мышц и появлении новой силы. Большое удовольствие доставляла возка волокуш (возка копен на березовых лозах волоком). Хорошо, если папе удавалось нанять с соседних покосов свободную лошадь. В такое горячее время нанять лошадь было не так легко. И часто все сено приходилось возить на площадях покоса на себе. Когда же на небе показывалась тучка, то всех нас охватывала общая тревога. Все время, посматривая на нее, мы работали лихорадочно и обращались к ней, как к живому существу с просьбой уйти, не мешать, не проливаться дождем. В такие моменты появлялся общий порыв, общее вдохновение, которое потом удивляло нас самих.
Кульминационным пунктом уборки была ставка зародов (стогов) для которых ставили балаганы (остов из деревянных кольев). Метать сено, захватывать вилами солидный «навильник» сена — это уж была квалификация высшего порядка, а ведь нам, ребятам, всегда хотелось быть «настоящими работниками». Принимать с вил навильники, стоя на зароде и укладывать их, навешивая, — тоже доставляло большое удовольствие. Но вот зарод готов и стоит высокий и причёсанный (граблями), наполняя всех нас радостью и гордостью.
С покоса возвращаемся пропахнувшие травами, с букетами и ягодами. Дома баня, а затем набрасываемся на книжки. День-два отдыхаем, затем новые удовольствия, новые дела: рыбная ловля, грибы. Ягоды, чистка двора, метение его...
Теперь на месте нашего покоса возник поселок — проезжая, я всегда смотрю на эти места, с которыми связаны воспоминания детства.
Ты не знал таких удовольствий. Но я убежден, что у Тебя еще проявится тяга к земле — она у нас в крови от предков, которые, хотя и были мастеровыми, но не забывали и землю.»